пытаются мотивировать желание Гагарина сменить термостойкий шлем сталевара на летчицкую фуражку разного рода романтическими устремлениями (“нам понравился фильм «Истребители». И я и Юрий в разное время смотрели его. Он произвел тогда очень сильное впечатление” [22], – цитирует Лидия Обухова гагаринского товарища по аэроклубу Ю. Гундарева); на самом деле, никаких объяснений, с какой стати Гагарин вдруг записался в аэроклуб, не требуется. Каким бы ни было соотношение романтического и прагматического в голове молодого Гагарина, глупо было не воспользоваться так удачно открывшимся “окном возможностей”.

“Парень научился реально оценивать обстановку, видеть жизнь такой, как она есть. Окончив техникум, он получит назначение на предприятие. Может быть, его направят мастером в одно из учебных заведений системы «Трудовые резервы». Военкомат даст возможность поработать два года и призовет в ряды Вооруженных Сил. Снова мундиры, шинели, передвижение в строю, каша три раза в день. Он уже всем этим по горло сыт. Другого ничего пока не видел и не имел. Иное дело офицер. Тем более летчик. И сам будешь обеспечен, и близким сумеешь помогать. К тому времени пора будет обзаводиться семьей. Любой ценой нужно пробиваться в аэроклуб” [3].

В заявлении о приеме Гагарину пришлось указать, что во время войны он был в оккупации; это было минусом – но, к счастью, в аэроклубе нашелся знакомый: В. Каштанов был одним из партнеров Гагарина по игре в волейбол и “замолвил за него словечко”. Так или иначе, в конце октября 1954 года Гагарина зачислили на отделение пилотов – пока еще только на теорию, но Гагарин с другом Калашниковым тут же отправились в местный Военторг и приобрели себе шикарные, по их понятиям, летчицкие фуражки [7], в которых и щеголяли не только в клубе, но и в городе, и на танцах, выделяясь среди знакомых, которые довольствовались плебейскими кепками.

“Перед формой воина Советской Армии мы просто преклонялись. Доходило до того, что в фотоателье первой просьбой было надеть китель авиатора или морскую робу и сфотографироваться в них. Ничего удивительного нет в том, что юношество тянулось к армейской службе, особенно – авиационной” [2].

Студенты – то есть теперь уже “курсанты” – по четыре часа в день “изучали конструкцию самолета, слушали лекции по самолетовождению, осваивали материальную часть”. Поскольку Гагарин “аккуратно посещал занятия, был активным, сообразительным” и старше большинства курсантов – “основная масса курсантов была десятиклассники” [15], инструктор Д. П. Мартьянов назначил его старшим группы. Этот Мартьянов – который так и не написал мемуаров, но постоянно интервьюировался корреспондентами газет, радио и телевидения – был “молодой… плотно сбитый, невысокого роста человек. В аэроклуб он прибыл из истребительного полка” [13]. Похоже, вскоре у них с Гагариным возникли не только деловые, но и приятельские отношения – Мартьянов, 1931 года рождения, был всего на два с половиной года старше своего ученика[16].

Первая проблема с аэроклубом – или, точнее, с индустриальным техникумом – обозначилась в начале декабря. Гагарин заканчивал курс, и ему нужно было пройти преддипломную и педагогическую практику – три с половиной месяца; теоретически ее тоже можно было бы совмещать с аэроклубом, но в действительности оказалось, что в самом Саратове проходить ее негде: в Саратове не было ремесленного училища с обучением литейному делу – и, соответственно, возможности проявить свои педагогические таланты. Три с половиной месяца ему предстояло быть где-то в другом месте, и это означало, что все это время он не сможет посещать занятия в аэроклубе.

В канун нового, 1955 года Гагарин выезжает в Москву – на завод имени Войкова, куда его пристроил брат отца, Савелий Иванович, там работавший. “Уезжая в Москву, Юра Гагарин взял с собой «Пособие летчику по эксплуатации и технике пилотирования самолета Як-18 с двигателем М-11ФР». Он не хотел отставать от курсантов аэроклуба и решил самостоятельно освоить этот предмет” [4].

Затем он переехал в Ленинград – где “поселился в общежитии в доме номер 37 по Большому проспекту” [22] – и преподавал в ремесленном училище. “Юра Гагарин, – как вспоминают старший мастер А. Д. Макаров и преподаватель физкультуры И. П. Григорьев, – сразу нашел подход к ребятам, даже «трудным», вовлек их в игру баскетбол. Библиотекарю С. М. Фиш помог провести читательскую конференцию и прочитал доклад о Циолковском” [4] и водил своих учеников работать на завод “Вулкан”, “который изготовлял чесальные машины и славился передовыми методами литья, позволяющими значительно экономить металл” [4]. Педагогическая практика совмещалась с обучением основам управления: Гагарин “возглавил участок (27 рабочих)” – и заслужил отличный отзыв. “Его зовут после окончания учебы приехать на завод мастером. Юра ответил: «Я подумаю». О каждом дне своего пребывания в Ленинграде юноша подробно сообщает матери. Он очень скрупулезно описывает (послания сохранились) экскурсию на Кировский завод, на «Аврору», в Эрмитаж, где его буквально потрясает Военная галерея 1812 года” [4].

Гораздо большим, однако, потрясением стало для него извещение об отчислении из аэроклуба за пропуск занятий. В марте 1955-го, подключив все свои знакомства и возможности, размахивая заполненной “пятерками” зачетной книжкой из техникума, Гагарин добивается приема у руководителя клуба Г. Денисенко (что любопытно, во время войны служившего в корпусе, которым командовал будущий начальник Гагарина генерал Каманин) и уламывает того восстановить его – с обещанием сдать всю пропущенную теорию на “отлично” и при этом не запустить основную учебу в СИТе: условием допуска к полетам Денисенко поставил предоставление красного диплома. Гагарин на все согласился – и на экзаменовку, и на тему дипломной работы, которую ему выдали в техникуме: “Проект литейного цеха серого чугуна с разработкой конвейера с годовым выпуском восемь тысяч тонн литья, разработка технологического процесса изготовления детали «Каретка» по чертежам А27-61-12 и урока производственного обучения учащихся РУ 2-го года обучения по теме «Формовка в 2-х опоках»” [4].

Утром Гагарин готовится к зачетному прыжку с парашютом, днем изучает теорию авиадвигателя и забегает в спортзал, вечером пытается “определить режим работы литейного цеха серого чугуна, рассчитать фонд времени, дать анализ программного задания, разработать технологический процесс изготовления детали «Каретка» и техническую документацию”. Ночью – разгружает баржи на Волге. Такого рода образ жизни не слишком хорошо сказывался на перспективах получить красный диплом. “Он значительно отставал от графика выполнения дипломного проекта. По свидетельству А. П. Акуловой и В. Г. Филиппова, с Гагариным произошел тогда серьезный разговор. Вадим Георгиевич сказал ему:

– Если не войдешь в график, то отзовем тебя из аэроклуба. <…>

Юра заметно похудел, осунулся. Некоторые подшучивали над ним: «И гагары тоже стонут…»” [4].

Двадцатого мая 1955 года Гагарин – чья голова превратилась в компьютер по расчету “плавильного, формовочного и стержневого отделений, заливки и выбивки, сушки для форм и стержней, землеприготовительного отделения, очистки и обрубки литья, склада шихты и земли, вспомогательных отделений” [4] – отдает на отзыв свой дипломный проект литейного цеха Г. Ф. Цукерману, консультанту, начальнику литейного цеха завода “Серп и Молот”. В этот же день в аэроклубе вышел приказ о допуске курсантов-пилотов к учебным полетам